Неточные совпадения
Клим чувствовал, что мать говорит,
насилуя себя и как бы смущаясь пред гостьей. Спивак смотрела на нее взглядом
человека, который, сочувствуя, не считает уместным выразить свое сочувствие. Через несколько минут она ушла, а мать, проводив ее, сказала снисходительно...
Кончилось тем, что явился некто третий и весьма дерзкий,
изнасиловал тетку, оплодотворил и, почувствовав себя исполнившей закон природы, тетка сказала всем лишним
людям...
«Поручик пьян или сошел с ума, но он — прав! Возможно, что я тоже закричу. Каждый разумный
человек должен кричать: «Не смейте
насиловать меня!»
Клим огорченно чувствовал, что Кутузов слишком легко расшатывает его уверенность в себе, что этот
человек насилует его, заставляя соглашаться с выводами, против которых он, Клим Самгин, мог бы возразить только словами...
«Я — сильнее, я не позволю себе плакать среди дороги… и вообще — плакать. Я не заплачу, потому что я не способен
насиловать себя. Они скрипят зубами, потому что
насилуют себя. Именно поэтому они гримасничают. Это очень слабые
люди. Во всех и в каждом скрыто нехаевское… Нехаевщина, вот!..»
— Помнишь — Туробоев сказал, что царь —
человек, которому вся жизнь не по душе, и он себя
насилует, подчиняясь ей?
«Истина с теми, кто утверждает, что действительность обезличивает
человека,
насилует его. Есть что-то… недопустимое в моей связи с действительностью. Связь предполагает взаимодействие, но как я могу… вернее: хочу ли я воздействовать на окружающее иначе, как в целях самообороны против его ограничительных и тлетворных влияний?»
— История относится к
человеку суровее, жестче природы. Природа требует, чтоб
человек удовлетворял только инстинкты, вложенные ею в него. История
насилует интеллект
человека.
Устал и он, Клим Самгин, от всего, что видел, слышал, что читал,
насилуя себя для того, чтоб не порвались какие-то словесные нити, которые связывали его и тянули к
людям определенной «системы фраз».
Христос хотел свободной любви
человека и потому не мог запугивать его своим могуществом,
насиловать своей властью.
— Физиология все это объясняет, — говорил Красин при входе Розанова, —
человек одинаково не имеет права
насиловать свой организм. Каждое требование природы совершенно в равной степени заслуживает удовлетворения. Функция, и ничего более.
— От каких
людей? — вскричал он, переводя горячий взгляд с меня на нее и обратно, — от каких
людей? От грабителей, от клеветников, от предателей? Таких везде много; не беспокойся, и в Сибири найдем. А не хочешь со мной ехать, так, пожалуй, и оставайся; я не
насилую.
А на меня он, по-видимому, именно смотрел как на «встречного», то есть как на
человека, перед которым не стоит метать бисера, и если не говорил прямо, что
насилует себя, поддерживая какие-то ненужные и для него непонятные родственные связи, то, во всяком случае, действовал так, что я не мог не понимать этого.
Так ли я, братцы, говорю?"Дрогнули сердца новгородцев, однако поняли вольные вечевые
люди, что Гадюк говорит правду, и в один голос воскликнули:"Так!"–"Так вот что я надумал: пошлемте-ка мы к варягам ходоков и велим сказать: господа варяги! чем набегом-то нас разорять, разоряйте вплотную: грабьте имущества, жгите города,
насилуйте жен, но только, чтоб делалось у нас все это на предбудущее время… по закону!
В самом простом виде дело происходило так:
люди жили племенами, семьями, родами и враждовали,
насиловали, разоряли, убивали друг друга. Насилия эти происходили в малых и больших размерах: личность боролась с личностью, племя с племенем, семья с семьей, род с родом, народ с народом. Бòльшие, сильнейшие совокупности завладевали слабейшими, и чем больше и сильнее становилась совокупность
людей, тем меньше происходило в ней внутренних насилий и тем обеспеченнее казалась продолжительность жизни совокупности.
Ведь если бы не было этих
людей — солдат или полицейских, вообще вооруженных, готовых по приказанию
насиловать, убивать всех тех, кого им велят, ни один из тех
людей, которые подписывают приговоры казней, вечных заключений, каторг, никогда не решился бы сам повесить, запереть, замучить одну тысячную часть тех, которых он теперь спокойно, сидя в кабинете, распоряжается вешать и всячески мучить только потому, что он этого не видит, а делает это не он, а где-то вдалеке покорные исполнители.
Ведь если бы не было этих
людей, то не только некому было бы
насиловать все эти огромные массы насилуемых
людей, но распоряжающиеся никогда и не решились бы не только предписывать, но не смели бы и мечтать о том, что они теперь с уверенностью предписывают.
«Вступить в страну, зарезать
человека, который защищает свой дом, потому что он одет в блузу и у него нет на голове военной фуражки; сжигать дома бедняков, которым есть нечего, разбивать, красть мебель, выпивать вино из чужих погребов,
насиловать женщин на улицах, сжигать пороху на миллионы франков и оставить после себя разорение, болезни, — это называется не впадать в самый грубый материализм.
Все
люди, находящиеся во власти, утверждают, что их власть нужна для того, чтобы злые не
насиловали добрых, подразумевая под этим то, что они-то и суть те самые добрые, которые ограждают других добрых от злых.
Иоанн IV с своими опричниками, пьяный сифилитик Петр со своими шутами, блудница Екатерина со своими любовниками властвовали над трудолюбивыми религиозными русскими
людьми своего времени и
насиловали их.
То ли ты делаешь, когда, будучи землевладельцем, фабрикантом, ты отбираешь произведения труда бедных, строя свою жизнь на этом ограблении, или, будучи правителем, судьей,
насилуешь, приговариваешь
людей к казням, или, будучи военным, готовишься к войнам, воюешь, грабишь, убиваешь?
«Нельзя рисковать, отбросив насилие, которым поддерживается существующий порядок, положиться на неосязаемую и неопределенную силу общественного мнения, предоставив диким
людям вне и внутри обществ безнаказанно грабить, убивать и всячески
насиловать христиан.
В борьбе этой наиболее жестокие, грубые, наименее христианские элементы общества,
насилуя наиболее кротких, чутких к добру, наиболее христианских
людей, выступают посредством своего насилия в верхние слои общества.
«Устранение государственного насилия в том случае, если в обществе не все
люди стали истинными христианами, сделает только то, что злые будут властвовать над добрыми и безнаказанно
насиловать их!» — говорят защитники существующего строя жизни.
Помню, говорил он быстро-быстро, как бы убегая от прошлого, а я слушаю и гляжу в печь. Чело её предо мной — словно некое древнее и слепое лицо, чёрная пасть полна злых языков ликующего пламени, жуёт она, дрова свистят, шипят. Вижу в огне Гришину сестру и думаю: чего ради
насилуют и губят
люди друг друга?
Расположившись кружком на траве, эти
люди лениво вели бесконечную беседу о разных разностях, свободно переходя от одной темы к другой и тратя столько внимания к чужим словам, сколько нужно было его для того, чтобы продолжать беседу, не прерывая. Молчать было скучно, но и внимательно слушать тоже скучно. Это общество бывших
людей имело одно великое достоинство: в нем никто не
насиловал себя, стараясь казаться лучше, чем он есть, и не побуждал других к такому насилию над собой.
— Не знаю, Лидия Николаевна, — начал я, — с чего вы предполагаете в Курдюмове прекрасное сердце! По-моему, он
человек светский, то есть
человек внешних достоинств. Приезжая к вам, он
насилует себя; ему нужен иной круг, ему неловко в вашей маленькой гостиной, и всем этим, вы, конечно, понимаете, он жертвует не для Ивана Кузьмича, на которого не обращает никакого внимания, и не для Надины, от которой отыгрывается словами, а для вас.
По учению же Христа, ни один
человек не может не только убивать, но
насиловать другого, даже и силою сопротивляться ему, не может делать зла не только ближним, но даже врагам своим.
Одни
люди заставляют других притворяться, что они делают охотно то, что им предписано, угрожая всякого рода насилием за прекращение этого притворства, и вполне уверены, что они делают нечто полезное и даже достойное восхваления всеми
людьми, даже и теми, кого они
насилуют.
Люди признают насильническую власть и подчиняются ей, потому что боятся, что если не будет такой власти, то злые
люди будут
насиловать и обижать добрых. Пора
людям понять, что этого нечего бояться; нечего бояться потому, что то, чего они боятся, то и есть, то есть что теперь, при теперешних властях, злые не переставая
насилуют и обижают добрых, и обижают и
насилуют так, что трудно думать, чтобы без этих властей и обиды были бы хуже.
Хотя благодать таинств действует, не
насилуя свободы
человека, таинственными и неисследимыми путями, тем не менее она религиозно оплодотворяет и питает его, а вместе и перерождает мир, насыщая его Телом Христовым и напояя Кровлю Его, исполняя его облагодатствованным веществом таинств и обрядов церковных, их теургической силою.
Поэтому догмат оплодотворяет, но не
насилует, ибо это есть вера
человека, его любовь, его чувство жизни, он сам в свободном своем самоопределении.
Никаких «норм» Свидригайлов над собою не знает. С вызывающим и почти простодушным цинизмом он следует только своему «самостоятельному хотению». Нет мерзости и злодейства, перед которыми бы он остановился. Он
изнасиловал малолетнюю девочку, довел до самоубийства своего дворового
человека. Конечно, не смигнув, подслушивает за дверями, конечно, развратник и сладострастник. И решительно ничего не стыдится.
Отчего не убить старушонку-процентщицу — так себе, «для себя», чтоб только испытать страшную радость свободы? Какая разница между жертвою жизнью в пользу человечества и какою-нибудь сладострастною, зверскою шуткою? Отчего невозможно для одного и того же
человека изнасиловать малолетнюю племянницу г-жи Ресслих и все силы свои положить на хлопоты о детях Мармеладовой? Для чего какая-то черта между добром и злом, между идеалом Мадонны и идеалом содомским?
Одна из человеческих иллюзий есть уверенность, что индивидуализм есть противоположение индивидуального
человека и его свободы окружающему миру, всегда стремящемуся его
насиловать.
Человека не
насилуют прямо, заметным образом.
Есть волевые токи и энергия, которые
насилуют души
людей и даже убивают души, оставляя тело живым.
Когда личности приписывается абсолютное право собственности, она делается тираном и тем самым уже
насилует других
людей и мир.
Человек же, как субъект права собственности, всегда тиранит и
насилует.
Фанатик всегда «идеалист» в том смысле, что «идея» для него выше
человека, живого существа, и он готов
насиловать, истязать, пытать и убивать
людей во имя «идеи», все равно, будет ли это «идеей» Бога и теократии или справедливости и коммунистического строя.
Благодать не только не должна умалять свободу
человека,
насиловать и лишать свободы, но должна увеличивать свободу
человека, давать высшую свободу.
Ни Бог, ни
человек не могут
изнасиловать злых и принудить их к добру и райскому блаженству.
— Но вопрос в том, — насколько им это удается? Я не понимаю, почему вы так возмущаетесь эгоизмом. Дай нам бог только одного — побольше именно эгоизма, — здорового, сильного, жадного до жизни. Это гораздо важнее, чем всякого рода «долг», который
человек взваливает себе на плечи; взвалит — и идет, кряхтя и шатаясь. Пускай бы
люди начали действовать из себя, свободно и без надсада, не ломая и не
насилуя своих склонностей. Тогда настала бы настоящая жизнь.
Самодержавный народ может
насиловать совесть
людей, может лишать какой угодно свободы.